Мысли напрокат от Жана-Люка Годара

На киноэкран смотрят снизу вверх, на телеэкран — сверху вниз.

Телевидение занимается обслуживанием тоски.

Мир не хочет меняться. Если мы сами не хотим меняться, то почему же мир этого захочет?

Все, что нужно для фильма — это пистолет и девушка.

То, что мы живем среди ослов, не означает, что мы должны кричать, как ослы.

Мне жаль французское кино, потому что нет денег. Мне жаль американское кино, поскольку нет идей.

Кино самое красивое мошенничество в мире.

Искусство — это то, что позволяет обернуться, увидеть Содом и Гоморру — и не погибнуть.

Я современный кинематографист, потому что я жив.

Я горд, когда я сравниваю себя. Я скромен, когда я себя сужу.

Кино — это потребность в общении с людьми, которых не видишь.

Границ не существует. Люди сами их придумывают, а значит, их можно разрушить.

Тот, кто прыгает в пустоту, не должен объясняться перед тем, кто стоит и наблюдает.

Если бы был рай на земле, не было бы ни романов, ни музыки. Может быть, все-таки нам нужно себя поздравить с тем, что этого рая нет.

Война проста: кусок железа необходимо поместить в кусок плоти.

В России есть что-то, что очень трогает меня. Мы должны быть добрее к России. Так, Достоевский говорит, что мы не должны просить много от души, а быть к ней добры и милосердны. И я всегда так буду относиться к России.

Не может быть искусства на телевидении, так же, как не может быть искусства в газетах.

Мне хочется сделать фильм о стене. Смотришь на стену и начинаешь постепенно видеть очень многое.

Если бы кинопроизводители строили самолеты, они терпели катастрофы во время первого же вылета.

Когда я был молод, я верил, что кино вечно, но только потому, что считал вечным себя.

История кино — это не история фильмов, точно так же, как история живописи — не история картин.

Я был буржуазным режиссером, затем — прогрессивным режиссером, а теперь я больше не режиссер, а рабочий кино.

Как можно быть актером? Я этого не могу понять. Они одновременно и чудовища, и дети. У меня с ними очень сложные отношения.

Кино мне интересно тем, что оно способно быть немного всем на свете. Это живопись, которая может быть услышана как музыка.

Имя Годара — примерно то же, что когда-то имя Пикассо. Оно стало синонимом «искусства» в смысле извращенного авангардизма, непонятного массам, иными словами — шарлатанства.