Заблудившийся во времени и пространстве

В израильском издательстве «Книга Сефер» вышла книга Анатолия Головкова «Всякая кыш-мышь». Для рижан это событие особое, ведь здесь прошла юность писателя, здесь он учился в университете, играл на трубе в «Баранке», влюблялся, женился, здесь живут его близкие и друзья.

У книги есть и другая часть названия: «Истории заблудившегося во времени». Я бы добавил – и в пространстве. Когда читаешь Головкова, не оставляет ощущение, что долго-долго едешь в поезде, но не по какому-то одному ландшафту, а по планете Земля вне всякой связи с географией и со временем. За окном мелькают то украинские местечки, то галилейские холмы, то сваи старой пристани Казантипа, то рижские часы «Лайма», то картинки отторгнувшей Москвы. И времена в этой книге меняются не в соответствии с календарем, а легко перескакивая через года и десятилетия.

С Толей мы знакомы так давно, что и упоминать неприлично. В Риге есть скамейка, на который мы пятьдесят с лишним лет назад впервые поделились профессиональными секретами потребления портвейна. Того самого портвейна, который не имел ни малейшего отношения к португальскому городу Порту, но во многом определил литературные вкусы многих писателей той поры. К слову: мой опыт показал, что писатели из друзей получаются лучше, чем друзья - из писателей.  

Потом Головков подался в Москву, окончил журфак МГУ. Судьба сложилась так, что он долго мыкался по съемным углам, работал то в одном издании, то в другом. Пока ни оказался в легендарном «Огоньке» Виталия Коротича. Толя объездил всю страну вдоль и поперек, писал репортажи из горячих точек. Вскоре после того как Коротич покинул «Огонек», из него ушел и Головков. Он писал стихи, делал свои телепередачи, писал книги, снимал документальные фильмы вместе с немецким режиссером Штефаном Фишером. Из-под его пера вышел не один сборник стихов и рассказов, несколько романов и повестей, его песни высоко ценятся в кругу профессионалов.

Теперь Толя живет на севере Израиля, в городе Кармиэль. А душа его вольна, как и прежде, и ходит куда ей вздумается. 

В молодости Головков получил музыкальное образование, играл джаз. Может, поэтому слух у него особенный, он слышит гораздо точнее, чем большинство из нас. Он слышит не то, что люди хотят слышать, а то, что они говорят. В «Истории заблудившегося во времени» это заметно сразу.

А еще ему нравится быть Временным попутчиком. Не Демиургом, который поднялся над людьми и смотрит на них свысока, а Временным попутчиком. Позвякивают ложечки в подстаканниках, текут неторопливые беседы, а вышли на перрон - с глаз долой, из сердца вон. Но не у Головкова - он попутчик с миссией. Может, поэтому он никого не судит, он посмеивается и сочувствует своим героям.

«Можно ли доверять такому автору, который блуждает по эпохам, да еще других стремится туда завести? Давайте вместе попробуем», - пишет Толя в предисловии к книге.

Я попробовал. Увлекательное это занятие, доложу я вам. Попробуйте и вы.

Владимир Вигман

Сапоги

Анатолий Головков

Боря Фишман прочел объявление на заборе утром, а в полдень его уже приняли учеником прессовщика. Невероятное везение.

Правда, и людей на заводе не хватало, несмотря на молоко и отпуск.

Боря был рад, что его хоть куда-то взяли.

Он подал на выезд, ему отказали, выгнали из оркестра филармонии и никуда больше не брали.

Наставник Соловьев показал Фишману, как надевать чулок на болванку, собирать сапог из резины, запускать вулканизацию. Пресс охал, хрюкал, дымил, и получался сапог. С личным клеймом на голенище.

Боря не гнал халтуру, но до нормы не дотягивал. Поэтому работал и в обед.

Залетала в цех Нюся стройной стрекозой, инспектор контроля. Они с Соловьевым весело заедали кефир пирожками и смотрели, как Фишман мучится с прессами.

После смены выпивали у чахоточной реки.

Над водой клубились дымы, в камышах крякали утки, рыбаки ловили ржавую рыбу, которую ждали коты.

Нюся подмигивала и подливала мужчинам водку в пиво.

Однажды сивушные масла с дрожжами заставили Борю расколоться, что сапоги не его стихия.

Из-за этого он, кстати, и норму не выполняет. Он скрипач.

Тут же выяснилось, что Нюся служила официанткой и девушкой по вызову.

А Соловьев закурил и со слезой признался, что был летчиком. Мать-перемать!

Но, будучи немалым летчиком, Соловьев в какой-то момент понял, что ему обрыдло удобрять поля отчизны. И он направил свой кукурузник в Швецию. Хотя шел низко, как учил Руст, был обидно засвечен воздушной обороной. Посажен на аэродроме, пристыжен, уволен и брошен женою. Чуть не сел.

Фишман с облегчением убедился, что резиновые сапоги родины делают не какие-то уроды, а самые надежные люди — зэки, проститутки, беглые летчики и невыездные евреи.

Потом Соловьев сказал, что он староват, а вот у Фишмана отличная фигура. Прямо как у Давида. И чтобы дальше не дышать говном в цеху, лучше, — пока не поздно, — сделаться стриптизером. Он мог бы вернуться и в оркестр. Но подушечки пальцев обожжены на прессах и не чувствуют струн.

Боря с Нюсей устроились в ночной клуб.

Соловьева унесла астма.

Евреев стали выпускать.

Боря поссорился с родителями и с бабушкой, но Нюся Андреева победила и стала Ханой Фишман.

Они почти ничего с собой не взяли. Кроме двух пар резиновых сапог с личным клеймом «13». В них они собирают грибы — то в Таршихе, то на Голанах.