Город неблагонадежных памятников

Данута Дембовская, публицист

У любой творческой идеи есть одна особенность - она не контролируема даже тем, кто ее породил. Ассоциации, которые возникают у зрителя, слушателя или читателя - свободны в своем полете, и даже автор над этим никак не властен. Те авторы, чьим произведениям повезло выйти из пределы своей эпохи, подняться над временем, перевернулись бы в гробу, узнай они наши нынешние интерпретации-ассоциации, возникшие по поводу их творчества.

Собственно, нам не узнать, станет ли скульптор и депутат Рижской думы Ивар Друлле - автор идеи вертикального распила памятника Андрею Упитсу - классиком. Но идея разделить памятник на хорошего писателя и плохого коллаборациониста слишком наивна для современного искусства, чтобы не обрасти куда более сложными ассоциациями-интепретациями.

Символизма тут напрашивается столько, что можно погрузиться в рефлексию надолго.

Восток и Запад. Красные стрелки и Тримда. Лобовое: кто спасал больше культуру и язык - те, кто бежал в 1940 году на Запад, законсервировав для следующих поколений ту довоенную Латвию, которую уже, увы и ах, но никак нельзя было воссоздать в точности, ведь время так безжалостно, или же те, кто остался жить в советской Латвии, приспособился? Возможно цена компромисса все же несомненного большинства оставшихся - в том числе и сохранение латышской культуры и латышского языка в условиях той самой русификации? Они учили, ставили спектакли, писали стихи, спасали и предавали - все сложно как обычно и бывает у живых людей.

Возможна была бы Атмода, Балтийский путь, если внутри страны в конце 80-х физически не было бы тех, кто взялся за руки?

Наверное, все-таки - нет.

Расколотость, раздвоенность, дуализм, если угодно - это штука иногда полезная: заставляет думать, рефлексировать, договариваться со своим прошлым. Не знаю, была ли эта идея у скульптора Друлле, но как минимум активизм может получиться знатный.

Не надо было трогать генерала Барклая де Толли: похоже, он оставался тем последним заметным в городском пространстве символом Российской империи, который как страж, оставаясь на своем постаменте, удерживал от рефлексии, которая должна заговорить уже по-латышски.

Пушкин был «их», Барклай со своим странным этническим происхождением (ай, да Пушкин, сукин сын, тоже) - тоже был «их». Русский. А вот Упитс - это уже рефлексия не об «их» культуре и истории, это о себе. «Их» памятники заканчиваются.

А люстрация своей культуры - штука опасная.

Но пилите Упитса, пилите. Возможно, там еще будут золотые открытия.

Facebook