«Приходи к нам, к црушникам…»Дайнис Зелменис и Николай Нейланд.
«Аллергия на эмигрантских латышских политиков»Только двоим латышам в советское время, Николаю Нейланду и Эйжену Почсу, удалось получить самый высокий дипломатический ранг во внешней политике — «посол». Как известно, первый из них более десяти лет был заместителем министра иностранных дел ЛССР, а второй — министром иностранных дел в последнем правительстве советской Латвии, которое возглавлял Вилнис Бресис. Ироничный парадокс: ни одному из них в 1990-е годы не нашлось работы в Министерстве иностранных дел восстановленной Латвии. Оба они с радостью были готовы работать на благо нового латвийского государства и были полностью и абсолютно лояльны своей вернувшей независимость стране.То, что происходило в МИДе Латвии после того, как власть в Латвии взяло правительство Народного фронта (НФЛ) во главе с Иваром Годманисом, а Верховный совет Латвии с небольшим перевесом голосов 22 мая 1990 года утвердил на посту министра иностранных дел Яниса Юрканса, референта НФЛ по вопросам внешней политики, я наблюдал изнутри. В то время я работал руководителем отдела прессы и информации МИДа. Это могло бы стать сюжетом другой, очень интересной, политически пикантной и богатой деталями истории. Но об этом в другой раз. Скажу только, что тогда начались мои отношения с Юркансом — несомненно, одним из самых ярких политических деятелей восстановленной Латвии. Справедливости ради надо сказать, что уважительными эти отношения стали не вдруг и не сразу после прихода Юрканса в маленький, но красивый домик в Старой Риге на улице Лиелая Пилс, а намного позже, когда господин Юрканс был вынужден уйти с поста министра иностранных дел. Мне, как работнику старого политического режима, казалось, что новый министр иностранных дел тут же попросит меня написать заявление об увольнении. Когда этого не случилось ни в первый день, ни в последующие, я сам спросил господина Юрканса, когда мне писать заявление — сейчас или позже. На это господин Юрканс к моему безмерному удивлению спросил: «Зелменис, вы за независимую Латвию?» Я ответил: «Обеими руками!» С довольной улыбкой Юрканс спокойно сказал: «Тогда вам ничего вообще писать не надо, оставайтесь и работайте». Долго проработать у меня не вышло. Сначала Юрканс предложил мне стать его заместителем, сказав: «Зелменис, вы мне нравитесь, потому что не льстите. Будьте моим заместителем!» Это было в июне 1990 года, а осенью того же самого года, по инициативе премьер-министра Ивара Годманиса, этот пост мне пришлось покинуть. Выяснилось, что тогда на Годманиса оказали огромное давление политики латышской эмиграции. Оказывается, я чувствительно наступил этим эмигрантским господам и дамам «на мозоль» в вопросе о том, кто должен работать в дипломатических миссиях восстановленной Латвии за рубежом. Политическим деятелям эмиграции в начале девяностых очень хотелось получить эти посты, и они были уверены, что действительно смогут быть успешными и полноценными дипломатическими представителями Латвии. Но хотеть не значит мочь. Они забыли, что жили за границей и были оторваны от событий на родине уже 45 лет. Вернувшую себе независимость Латвию они в лучшем случае поверхностно знали только по приездам к своим родичам, иными словами, толком и не знали. Моя позиция была и остается таковой: иностранных латышей можно успешно использовать в латвийских дипломатических миссиях, но только как знатоков местных условий, а руководить этими миссиями должны люди из Риги, которые действительно знают Латвию и сами в ней живут. Поэтому, когда Сандра Калниете, тогдашний помощник министра иностранных дел, летом 1990 года перевела и дала мне на оценку разработанный латышом из Швеции Имантом Гроссом проект о создании латвийской дипломатической миссии в Швеции, мне пришлось в разделе о персоналиях сделать значительные изменения. Там было написано, что «первым человеком» в этой миссии будет он сам, Имант Гросс, а «вторым человеком» — Кристине Чаксте, тоже шведская латышка, и только как «третий человек», к тому же со знаком вопроса — какой-то сотрудник Министерства иностранных дел из Риги. Я эти персоналии расположил в обратном порядке и отдал Сандре с фразой: «Пока я здесь работаю, будет так». В ноябре 1990 года, покидая МИД, я на прощание сказал господину Юркансу: «Возможно, у меня аллергия на латышских эмигрантских политиков, но и вы, Янис, еще узнаете, кто вам настоящие друзья, а кто — враги». В ноябре 1992-го, то есть приблизительно через два года, когда Юрканс сам был вынужден уйти в отставку с поста министра иностранных дел из-за давления тех же политических сил, я случайно встретил его на улице, и он мне сказал: «Дайнис, теперь и у меня аллергия на эмигрантских латышских политиков». А еще примерно через год мы уже вместе с другими единомышленниками основали Партию народного согласия, председателем которой был избран Янис Юрканс. Раймонд Паулс, Николай Нейланд, Ивар Кезберс и Янис Петерс. 1989 год.
Депутаты Верховного совета СССР Николай Нейланд, Илмар Бишерс, Маврик Вулфсонс в окружении коллег.
Независимая Латвия рождалась в дискуссиях: Ивар Страутиньш, Янис Ванагс, Андрейс Цирулис, Юрис Боярс, Виктор Авотиньш, Виктор Скудра, Николай Нейланд, Юрис Янекс. На переднем плане Дайнис Иванс и Вилен Толпежников.
Дайнис Зелменис, шведская сотрудница АПН Сива Клаесон и Николай Нейланд.
Антисоветчики за одним столом с коммунистамиЭто малоизученная страница в истории восстановленной Латвии — то, что в начале девяностых делили должности и находили общий язык между собой три политические силы: лидеры Народного фронта Латвии, целый ряд бывших ведущих работников Латвийской коммунистической партии и госаппарата советской Латвии и активисты политических организаций латышской эмиграции. Запомнилась пресс-конференция в МИДе летом 1990 года, на которой министр иностранных дел Юрканс рассказывал о визите в США его и главы правительства Годманиса. Помимо прочего, Юрканс коснулся и болезненной темы использования политиков латышской эмиграции во внешнеполитической активности Латвии, сказав: «Да, мы один народ — латыши в Латвии и латыши в эмиграции. Да, мы играем в одну и ту же игру. И так же, как в спорте, — одни на поле и активно играют, другие сидят на скамейке запасных и готовы выйти на поле, когда это будет необходимо, а третьи — те, кто ухаживают за сидящими на скамейке запасных». Вот этими «третьими» должны были быть эмигрировавшие латыши.У этого решительного настроя господина министра нашлось чисто «монетарное» объяснение. Анатоль Динбергс, дипломат свободной Латвии, который все послевоенные годы фактически содержал и руководил посольством Латвии в США, встретившись с господами Юркансом и Годманисом, сообщил им, что он, Динбергс, наконец-то дождался своего правительства и что теперь те средства от процентов с довоенных латвийских вкладов золота и валюты в американских банках, которые он все послевоенные годы использовал для содержания посольства, в дальнейшем будут доступны и для реализации внешнеполитических мероприятий правительства Годманиса. Для правительства восстановленной Латвии, особенно ее МИДа, это была очень внушительная поддержка. Своих резервов иностранной валюты для реализации дипломатических мероприятий у Латвии на тот момент практически не было. Активисты НФЛ в конце восьмидесятых в своих иностранных поездках использовали, в основном, финансовую помощь политических организаций латышской эмиграции, и таким образом оказались в большом долгу благодарности перед ними, что, разумеется, привело к определенному ограничению свободы действий и зависимости от этих «спонсоров». Теперь наконец-то была достигнута определенная финансовая независимость от эмигрантских политиков, что обеспечило руководству НФЛ совсем другую позицию в переговорах с эмиграцией. Но эмигрантские политики вскоре взяли реванш в Копенгагене, где Юрканс провел целую неделю в дискуссиях с руководством Всемирного объединения свободных латышей (ВОСЛ). Стоит признать, эмиграции удалось добиться согласия: народ в Латвии и латыши за рубежом считаются равноценными частями латышского народа. Исходя из вышесказанного, все должности в госаппарате восстановленной Латвии должны делиться по принципу паритета. Выяснилось, что обычно жестко антикоммунистически настроенные политические деятели латышской эмиграции ради должностей были готовы сидеть за одним столом с видными представителями Латвийской коммунистической партии Янисом Охериным, Анатолием Горбуновым и др. Я над этим только посмеивался, потому что в свое время, когда работал по дипломатической части в Швеции, эти господа и дамы меня презрительно обзывали культурным связистом. Хлебные места в дипмиссияхСитуация изменилась на 180 градусов. Политики латышской эмиграции, которые все послевоенные годы при поддержке западных спецслужб боролись за свободную Латвию, после 4 мая 1990 года фактически стали безработными. Цель их борьбы была достигнута — Латвия снова свободная и независимая республика. Что дальше? Самоликвидироваться? Возможно, стать культурными связистами? Нет, только не это! Тогда уж лучше постараться занять новенькие рабочие места в планируемых латвийских дипломатических миссиях за рубежом — в тех странах, где они проживали. Еще одна возможность — устроиться в удобных креслах госаппарата или парламента восстановленной независимой Латвии.Так или иначе, но влияние политиков латышской эмиграции на государственные дела новой Латвии, на ее внешние дела — особенно в начале девяностых — было очень велико. Например, приехавший из Австралии Янис Ритенис, очевидно, от политических организаций латышской эмиграции того времени был выдвинут экспертом по внешней политике Латвии. Как минимум он выдавал себя за такового, и как эдакий политический комиссар словно тень следовал за Юркансом на всех первых шагах министра иностранных дел новой Латвии. Как известно, после этого господин Ритенис в начале девяностых недолгое время побыл и на посту министра благосостояния Латвии и пытался ввести в Латвии австралийскую пенсионную систему. Видимо, он так и не понял, почему в Латвии австралийская пенсионная система работать не будет. Коллеги Ритениса Гунар Мейеровиц, братья Ольгерт и Валдис Павловскисы, Индра Самите и другие видные политические деятели латышской эмиграции оставили такие же неизгладимые следы в качестве министров в правительствах Годманиса, Валдиса Биркавса и Мариса Гайлиса. В свою очередь корпус депутатов Сейма пополнили Аристид Ламбергс, Гундар Валдманис, Вайра Паэгле и другие политики латышской эмиграции. Валдманис в своей книге мемуаров «Между жерновами» упомянул один реальный и политически пикантный эпизод. Гунар Мейеровиц и Аристид Ламбергс приглашали его присоединиться со словами: «Приходи к нам, к црушникам…» (имелись в виду сотрудники Центрального разведывательного управления США). Самым высоким прыжком эмиграции на латвийские должности стало избрание Вайры Вике-Фрейберги президентом Латвии. Эта достойная профессор из Канады была куда больше готова стать главой государства в Канаде, чем президентом Латвии, потому что в момент избрания она свою этническую родину знала очень поверхностно, несмотря на то, что после выхода на пенсию в Монреальском университете недолгое время проработала на посту директора института Латвии. Между прочим, многие вспоминают то время, когда по какому-то «мановению судьбы» президентские кресла во всех трех странах Балтии примерно одновременно заняли именно эмигрантские политики: Вайра Вике-Фрейберга в Латвии, Валдас Адамкус — в Литве и Тоомас Хендрик Ильвес — в Эстонии. Чем мешал Николай Нейланд?В моем случае враждебность активистов политических организаций латышской эмиграции еще можно было понять и объяснить. Работая в восьмидесятые годы в посольстве СССР в Швеции вице-консулом и помимо прочего активно популяризуя достижения культуры советской Латвии среди живущих в Швеции латышей, я стал им как бревно в глазу. Но враждебность эмигрантов к Николаю Нейланду для меня загадка. Все те восемь лет, которые Николай провел в Швеции, возглавляя корреспондентский пункт агентства печати «Новости» в Стокгольме, он старался максимально дистанцироваться от латышской эмиграции вообще и ее активистов особенно. (…) Латвийские официальные круги, вытолкав Нейланда из МИДа Латвии и изолировав его от любого принятия практических решений по внешним делам Латвии, ярко доказали, что верна поговорка «Нет пророка в своем отечестве».Но вопреки официальным кругам латвийское общество продолжало высоко ценить компетентность Нейланда в вопросах внешней политики и после того, как он уже не работал в МИДе. (…) Отношение общества к Николаю метко выразил Кришьянис Леонард Скуя, который после смерти Николая подписался под некрологом как политически репрессированный и участник Второй мировой войны (см. Neatkarīgā Rīta Avīze, 30 ноября 2003 г.): «С глубокой скорбью склоняю голову перед ушедшим в мир иной Николаем Нейландом. С большим интересом, как и весь латышский народ, я воспринимал каждое слово Николая Нейланда по телевидению в «Глобусе» и других личных выступлениях или в Neatkarīgā Rīta Avīze, которые он произносил во имя существования восстановленной Латвии. До глубины души жаль и больно, что этот истинный латыш скоропостижно покинул нас и больше не будет так ярко защищать Латвию. Я хотел бы, чтобы в Латвии было больше людей с таким светлым умом, защищающих свою родную землю — Латвию. А Николаю пусть будет пухом песок под холмиком на родном кладбище». Стоит отметить, что некролог на смерть Нейланда на своих страницах опубликовала и самая крупная ежедневная газета Швеции Dagens Nyheter. Там помимо прочего говорилось, что Николай восемь лет прожил в Швеции, был журналистом и председателем Ассоциации иностранной прессы в Швеции, что он был хорошим другом и партнером по теннису Улофа Пальме (премьер-министра Швеции. — «Открытый город»). Дайнис ЗелменисФото: архив Дайниса Зелмениса18-03-2021
|
Журнал
<<Открытый Город>>
Архив журнала "Открытый город" «Открытый Город»
|