Сюжет для Спилберга, который не надо придумывать

Сегодня в Румбульском лесу прошли памятные мероприятия, связанные с расстрелом 25 тысяч евреев Латвии в 1941 году. На них собрались несколько сотен человек, среди которых родственники погибших, послы дружественных стран, члены Рижской еврейской общины, студенты…

В 1941 году в Румбульском лесу нацистский оккупационный режим осуществил одно из крупнейших преступлений Холокоста в Латвии, лишив жизни более 25 000 человек. Массовое уничтожение евреев в Румбуле — одна из самых темных страниц в истории Латвии.

Вечером памятные мероприятия продолжились у памятника Свободы, где в зажжении свечей приняла участие и премьер-министр Латвии Эвика Силиня.

Известный рижский фотограф Влад Суриц участвовал в возложении цветов и зажжении свечей не только по долгу службы. Он сам потомок рижанина, чудом спасшегося из Рижского гетто. Историю спасения своего деда Ноаха Сурица Влад назвал «сюжетом для Спилберга, который не надо придумывать».

И действительно, такое придумать невозможно. Материалы биографии Ноаха Сурица сохранила еврейская община Ростова-на-Дону «Хесед Шолом-Бер». Оказывается, Ноах Суриц побывал в нескольких гетто и концлагерях! Его необычной судьбой заинтересовался знаменитый американский кинорежиссер Стивен Спилберг, который снял рассказ рижанина на пленку.

  Вот что рассказывает о себе сам Ноах Суриц.

«Родился я в Риге. Рос в большой, дружной еврейской семье. Отец был закройщиком. Имел свою портняжную фабрику. Работало там 100 человек: изготавливали мужские пальто для рижских элитных магазинов. Семья состояла из 13 человек. Жили мы в пятикомнатной квартире. Я закончил латышскую школу, а потом перешел в еврейскую. Знаю четыре языка – еврейский, латышский, немецкий и русский.

17 июня 1940 года в Ригу вошла Красная Армия, и Латвия стала советской. У отца отобрали фабрику, но его самого – хорошего руководителя и умелого портного – оставили директором. Фабрика стала шить кожаные пальто для офицеров Морфлота. Так мы прожили до начала войны.

1 июля Ригу заняли немецкие войска, и началась «новая жизнь». Издали приказ о евреях. Нам предписывалось нашить на одежду желтые звезды и ходить только по проезжей части улицы. Скудную пищу позволили получать в одном-единственном магазине города.

В августе 1941-го было организовано гетто, куда согнали всех евреев Риги, разрешив взять только самое необходимое. При входе в гетто сумки осматривали и «лишнее» выбрасывали. Мы с отцом поступили на работу: надо было приносить в дом хоть какую-то еду. В декабре 1941 года отобрали 400 мужчин и перевели в так называемое «маленькое гетто». С собой разрешили взять по чемодану. Я был щуплым подростком; отец положил меня в большой чемодан (вместо вещей) и пронес. Так я попал в «маленькое гетто».

А оставшихся в «большом гетто» в ночь с 6 на 7 декабря погнали в лес недалеко от Риги и расстреляли. Женщин, детей, стариков... Гнали целых 30 километров, пока не добрались до места гибели. Тех, кто не мог идти, пристреливали прямо в колонне. В эту ночь погибли и моя мама, и сестры с маленькими детьми. Целых девять человек. Мы видели, как их уводили. Это было страшно.

Я остался с отцом, в концлагере. Зимой 1943 года нас послали на торфоразработки. Это была кошмарная жизнь: вечно голодные, в мокрых лохмотьях, часто избитые.

В конце 1943-го всех отправили в третье гетто: там находились евреи, согнанные из Германии, Венгрии, Чехословакии, из других европейских стран, захваченных гитлеровцами. Начались групповые расстрелы. Каким чудом выжили – не могу понять и по сей день: мы ведь были живыми скелетами.

Дотянули всё-таки до 1944 года. В сентябре, когда Красная Армия приблизилась к Риге, концлагерь ликвидировали. Перед этим стали расстреливать слабых, больных, стариков. Расстреляли и отца. Ему было 54 года.

Оставшихся в живых загрузили в трюмы парохода, отправили в Данциг. В трюме можно было только стоять. Трое суток, пока мы плыли, нас не кормили и не давали воды. Из Данцига повели пешком в лагерь смерти Штутгоф. Целую ночь в снегопад мы провели возле бараков, как всегда, мокрые и голодные. После карантина отобрали 300 евреев и отправили в концлагерь Лауденбург – работать на заводе, где делали подводные лодки. Работа труднейшая. В день мы получали миску горячей похлебки. Возможности помыться не было – почти полгода все ходили грязные, завшивленные.

В ночь с 9 на 10 марта нас построили и снова дали команду двигаться. Утром заперли в каком-то бараке, стоявшем на пути, и начали обливать барак бензином. Видно, собирались сжечь. Но тут вдруг что-то переменилось: бросив нас, немцы расселись по машинам и мигом скрылись. Тогда мы и услышали грохот танков. Это были советские танки. Пришло спасение, хотя поверить в это поначалу казалось трудно...

Нас выпустили и велели идти к какому-то селению. Я нашел на дороге велосипед и через пару часов приехал к месту назначения – на границу Польши и Германии. Попал в дом, где уже находилось несколько бывших узников. Меня вымыли и накормили. Спустя несколько дней я заболел. Это был сыпной тиф. Отправили в госпиталь. Через месяц, после выздоровления, дали справку, что я рижанин, и разрешили ехать в СССР.

С трудом добрался до Берлина. В местечке Вансейзен меня приютила еврейская община, а потом и бумагу дали – просили другие еврейские общины, что встретятся мне на пути, помогать мне, узнику концлагеря. Так я и ехал «автостопом», в товарняках, на открытых платформах. Всюду, где были еврейские общины или синагоги, меня кормили, давали денег на дорогу.

На советской границе сняли с поезда и отправили в фильтрационный лагерь. Прожил я там почти три месяца. По ночам вызывали на допросы, спрашивали не о том, как я выжил, а почему выжил... Наконец выдали справку и бесплатный билет на поезд Гродно – Рига. Так я добрался до родного города. Вышел на перрон, стою и плачу. Вернулся домой, а идти некуда, и никто меня не ждет!

Пошел в сторону своего бывшего дома, и вдруг встретил отцовского приятеля. Он меня приютил у себя и помог разыскать мамину сестру, которая успела эвакуироваться в Ташкент.

Потом начались хождения за паспортом. Три года мне его не давали, заменяли справкой на месяц. Наконец всё-таки выдали – сперва на год, а потом на пять лет.

Я закончил десятилетку, поступил в Рижскую консерваторию на хоро-дирижерское отделение и одновременно начал работать в Рижской филармонии. В 1955 году меня пригласил на работу в Ростовскую филармонию А. М. Луковский. С тех пор я живу в Ростове.

В 1958 году я женился на актрисе Адыгейского государственного русского драмтеатра им. Пушкина. Мне очень повезло, что у меня такая жена. Без Элеоноры меня давно бы уже не было на свете.

Я счастлив, что в Ростове-на-Дону попал в «Хесед Шолом-Бер». Здесь работают замечательные люди! Они окружили меня теплом и заботой. Спасибо им великое...

О своей судьбе мне случилось поведать знаменитому кинорежиссеру Стивену Спилбергу. По его просьбе ко мне приехали кинооператоры и сняли мой рассказ на видеопленку. Спилберг написал мне, что пленка останется в музее Холокоста в Лос-Анджелесе: пусть, мол, потомки знают, что несет фашизм».

Фоторепортаж Влада Сурица.