Планета «Телеграф», или Бросок в Европу. Часть 4

Сегодня, на фоне войны в Украине и раскола латвийского общества, наши власти вынуждены признать, что с большой частью русскоязычной аудитории у них нет связи, а каналы общения потеряны. 20 лет назад они были. Как исчезала серьезная русская пресса, «Открытый город» рассказывает на примере популярной в свое время ежедневной газеты «Телеграф».

Газета — не приложение к пылесосу

Несколько лет «Телеграф» тяжело выползал из демпинга. Каждый год приходилось повышать цену, соразмерять ее с реальными затратами, а это больно било по тиражу. Издатель Валерий Белоконь нервничал, торопил с рекламными акциями, а однажды предложил всерьез подумать о бонусах для постоянных подписчиков.

Заманивать читателей подарками вошло в традицию латвийских русских газет еще с перестроечных времен, когда пакет с гречкой или банка с зеленым горошком были дефицитом. Помню, у Дома печати выстраивались длинные очереди пенсионеров, которые получали продуктовые наборы вместе с подпиской на газету «Советская Латвия». Позже традицию подхватила «Молодежка», потом остальные русские газеты, кроме «Бизнес&Балтии» и «Телеграфа».

С развитием капитализма подарки стали увесистее и дороже. В ход пошли холодильники, телевизоры, бытовая техника. Все это редакции получали от компаний бартером, который потом приходилось отрабатывать весь год. Дорогостоящих подарков на всех не хватало, поэтому их разыгрывали в лотерею. На страницах газет изо дня в день публиковались портреты счастливых победителей розыгрышей, которые хвалили издание и призывали на него подписываться.

Мы над этим всегда посмеивались, обидно было делать газету приложением к кофеварке или пылесосу. Но когда пришла пора выползать из демпинга, сами стали размышлять, чем бы еще привлечь подписчиков.

Думали: мы же интеллигентная газета! Значит, и подарки должны быть соответствующие. Придумали «Карточку подписчика» с разными льготами: на билеты в театры, на концерты, в салоны красоты, спортклубы. По аналогии с журналом «Огонек» создали Библиотечку «Телеграфа», и в формате pocket-book стали издавать своих любимых авторов — Петра Вайля, Александра Гениса, Леонида Млечина, Виктора Шендеровича, сотрудника «Телеграфа» Илана Полоцка. Подписчикам библиотечка доставалась бесплатно.

Пользы все это приносило немного, а силы и средства отнимало. Поиграв в эти подарочные игры пару лет, мы от них отказались. Тем более, что обнаружили одно серьезное противоречие в своих расчетах.

Мы ведь как думали? Создадим «информационный универмаг» из 24 полос и каждый найдет для себя полочку с нужной информацией. Первая тетрадка будет серьезная — политико-деловая, для людей, принимающих решение, а вторая — социально-культурно-развлекательная — для более широкого круга читателей. На первый взгляд, мы пытались соединить несоединимое. Но в маленькой стране, с небольшим рынком, это абсолютно реальная модель, уверял нас когда-то глава Европейской ассоциации деловой прессы Слободан Сибинчич. Читатель получает все в одном флаконе и другие газеты ему не нужны.
Нас очень хорошо оценили читатели первой тетрадки: латвийский бизнес, политический истеблишмент, иностранный дипкорпус, в редакцию регулярно наведывались депутаты, министры, послы ведущих стран, интересуясь нашим мнением по разным вопросам. А вот широкие читательские массы смотрели на нас по-разному.

Впервые мы столкнулись с непониманием, когда вступились за отправленного на 10 лет в тюрьму главу ЮКОСа Михаила Ходорковского, — в редакцию звонили рассерженные пенсионеры и кричали, что вор должен сидеть. Потом гневную реакцию от тех же пенсионеров мы получили после публикации главы из книги московской журналистки Елены Трегубовой «Байки кремлевского диггера», где она критически отзывалась о Путине. «Где вы взяли эту грязь? — возмущались наши демпинговые подписчики. — Почему какая-то девчонка смеет судить президента?»

Но наиболее серьезный клинч с группой читателей возник, когда «Телеграф» посмел критиковать партию «ЗаПЧЕЛ» за использование детей в политических акциях. В 2004 году в разгар дебатов по Закону об образовании «пчелы» вывели на улицы Риги 5-тысячную демонстрацию школьников. Случись стычки с полицией — пострадали бы сотни несовершеннолетних. К тому же было ясно, что политтехнологи «ЗаПЧЕЛ» не столько пытаются решить проблему, сколько используют школьников как выгодную карту накануне выборов в Европарламент.

В общем, стало ясно, что, предложив свою «продвинутую» европейскую газету по самой низкой цене, мы привлекли к себе массу людей, которые привыкли получать совсем другую информацию. И что «Телеграф» должен заниматься не раздачей бонусов, а поиском своего читателя.

Между тем осенью 2004 года Белоконь принял решение повысить подписную цену настолько, что она в два раза превышала цену конкурентов.

— Пора думать об экономике, — решительно отсек он все наши возражения. — Причем не только о сегодняшней. Я хочу, чтобы газета жила и через 10 лет, и через 15. А для этого она должна вписываться в рыночную ситуацию. Это значит, стоить реальную цену, и сама зарабатывать. Это бизнес, по-другому я его строить не могу.

Я, как всегда, заспорила, напомнив, что газета, конечно, товар, но особенный, прибыль от нее не всегда можно измерить деньгами...

— Но я не могу платить такую цену за то, что нельзя измерить деньгами, — искренне развел руками Валерий.

— Хороший подарок мы приготовили для конкурентов, — не унималась я.

— Они тоже вынуждены будут идти по этому пути. Пусть мы будем первыми, — поставил Белоконь точку в нашем споре.

Стало понятно, что надо как-то спасать тираж. И мы с Вигманом достали с полки свою недописанную рукопись. У нее еще не было названия, но условно мы называли ее про себя «Финансист».

О чем молчал Лавент?

Уходила в историю эпоха 90-х, потрясающая по степени свободы — от слов до нравов, воскресившая частную собственность, но разорившая миллионы людей, с ее трагедиями закрытых заводов и обманутых вкладчиков, прихватизацией и безумными авантюрами в бизнесе и политике. В то время появились первые миллионеры, первые коммерческие банки, первые независимые газеты...
Тысячи смелых стали первопроходцами по тонкому льду капитализма. Мы, журналисты, были и свидетелями, и участниками тех событий. Так почему бы не описать, как все это начиналось, подумали мы с Вигманом.

К тому времени уже много лет шел громкий процесс по делу банка «Балтия». 200 тысяч вкладчиков изо дня в день следили за его ходом, кровно заинтересованные в возвращении своих накоплений. В 2004 году государство выплатило пострадавшим по 140 латов, но люди ждали большего.

История банка «Балтия» разворачивалась на наших глазах. Мы видели, как он зарождался из недр крупнейшего в Латвии кооператива-миллионера «Пардаугава», как расходились учредители «Пардаугавы» — Александр Лавент и Владимир Лесков, как доставшийся Лавенту после развода банк «Балтия» стал привлекать депозиты под 40–60–90 процентов, и соблазненные легкими заработками жители понесли ему свои сбережения. В очередь в банковские кассы тогда выстроились не только пенсионеры, но и первые лица страны: президент Латвии Гунтис Улманис, премьер Марис Гайлис, министр финансов Андрис Пиебалгс, маэстро Раймонд Паулс…

Мы были знакомы и с Александром Лавентом, и с его главным оппонентом — многолетним главой Центробанка Латвии Эйнаром Репше. Наблюдали, как Лавент из кооператора превращался в самого богатого человека страны, а Репше — в самого влиятельного. Судьбе было угодно свести этих двух людей в одно время и в одном месте. Оба осваивали азы банковского дела у одних и тех же учителей. И даже вместе учились летать на частном самолете.

Их столкновение было неизбежно. Для Лавента, в советские годы осужденного за контрабанду антиквариата, путь к власти был закрыт навсегда, поэтому перспективы бизнеса представляли единственный шанс реализовать свою амбициозную личность. Для физика Репше восстановление независимости молодого государства давало уникальный шанс для карьерного виража, и он рос вместе с государством.

Главным камнем преткновения в их конфликте стал латвийский лат. Та самая национальная валюта, которая удивила весь мир, когда оказалась в два раза дороже доллара. Лавент делал ставку на девальвацию лата, понимая, что при такой цене искусственно раздутой национальной валюты производству не выжить. Он выдавал рискованные кредиты, финансировал госпредприятия. Ему в голову не приходило, что правительство ради этого самого лата может пожертвовать промышленностью. А в глазах Репше вся латвийская промышленность, связанная пуповиной с советским рынком и его ресурсами, представляла самую страшную опасность для выживания государства.
В итоге предприниматель Лавент проиграл политику Репше и обвиненный по никогда не применяемой даже в Советской Латвии статье — вредительство — на долгие 10 лет сел на скамью подсудимых. Обернись история иначе, обвинение во вредительстве мог бы заслужить его оппонент.

Вот на таком материале взаимоотношения двух сильных личностей мы и сели писать историю возрождения капитализма в Латвии, когда поняли, что надо увеличивать деловую аудиторию «Телеграфа».

Начали мы не с нуля. Работая журналистами, мы не один год следили за судьбами обоих персонажей, накапливали информацию, встречались с политиками, банкирами, предпринимателями, сотрудниками спецслужб, с друзьями и недругами того и другого. Нам показывали интереснейшие конфиденциальные документы. Я даже побывала в Центральной тюрьме у Александра Лавента и записала большое интервью с ним на видеокамеру — студия Юриса Подниекса собиралась делать фильм об истории банка «Балтия».

У нас на руках были стенограммы заседаний правительства, связанные с финансовым кризисом 90-х годов. В том числе решение Комиссии по преодолению кризиса, которая рассматривала план санации банка «Балтия», подготовленный Лавентом. Тогда Репше вынес вердикт: надо дать уничтожающее заключение, что в этом плане ничего нет. Так коммерческому банку и его владельцу еще до всех судебных баталий был вынесен политический приговор.

Тем временем Вигмана заинтересовало, какую роль в банке «Балтия» играл бывший сотрудник американского посольства в Латвии Ричард Палмер. Оказывается, американец был хорошо знаком с Александром Лавентом. Он даже жил некоторое время во флигеле на территории юрмальской резиденции «8 люксов», которую арендовал Лавент. А потом работал руководителем учебного центра банка «Балтия».

И вот совершенно неожиданно Володя обнаружил выступление Ричарда Палмера на сайте Конгресса США. Речь шла о нашумевшем на весь мир деле о масштабном отмывании российских денег через Bank of New York. Он взялся читать и ахнул. Латвии в этом 39-страничном докладе была посвящена не одна страница.

Со слов американца можно было предположить, что он входил в состав специальной группы ЦРУ, проводившей операцию по обнаружению каналов отмывания денег из бывшего СССР. А руководил работой группы не кто иной, как один из самых знаменитых двойных агентов конца 20-го века Олдрич Эймс! Тот самый российский «суперкрот» Олдрич Хейзен Эймс, которого в 1994 году выследило и задержало Федеральное бюро расследований США (ФБР)!

Так в нашем сюжете появился глобальный контекст. А частная история противостояния Лавента и Репше обрела международный масштаб, в котором оказались замешаны спецслужбы США и России, большие деньги крупных вкладчиков с востока и вообще интересы больших государств.

В итоге весной 2005-го на свет появился документальный детектив, который мы назвали «О чем молчал Лавент».

Цицерон долетел до Парижа

С приближением нашего марафона к финишу появилась тревога: как отреагирует на это Валерий Белоконь, не только хорошо знакомый с обоими персонажами, но и сам банкир, зависимый от Центробанка, сильных мира сего и т.д. Как посмотрит на наши изыскания? А если воспротивится публикации?

Надо отдать должное выдержке нашего издателя: когда мы сообщили ему о своих планах, он, настороженно взглянув на нас, лишь спросил:

— А почитать до публикации дадите?

Мы передали ему толстую папку с распечаткой нашего произведения. Валерий читал всю ночь. А наутро прислал смс:

— Я потрясен…

Ни тогда, ни после он не рассказал нам о реакции наших героев, которую они ему наверняка потом высказывали. И не попросил ни убрать, ни исправить ни одной строки. Было ясно, что Валерий очень дорожит газетой и готов на многое пойти ради ее популярности.

Возник вопрос: как печатать столь увесистый труд в ежедневном издании? Решили запускать каждый день по полосе с продолжением в течение месяца. Такой газетный сериал. А чтобы привлечь внимание читателей, решили проанонсировать расследование на уличных рекламных стендах. Неделю перед публикацией портрет Александра Лавента в человеческий рост висел по всей Риге на перекрестках и остановках.

Реакция превзошла все наши ожидания. В течение месяца «Телеграф» сметали из киосков, распространители каждый день запрашивали увеличенный тираж, статьи вырезали, копировали и отправляли друзьям в другие страны. За месяц продажи «Телеграфа» выросли втрое.

…Осенью того же года волею случая мы с Вигманом оказались в Париже. Сидим как-то в кафе на Бульваре Капуцинов, и вдруг звонит наш друг — известный фотограф Вильгельм Михайловский. Мы с ним когда-то вместе издавали «Балтийскую газету».

— Татьяна, я вас поздравляю!

— С чем?

— Как с чем? Вы вчера получили национальную награду — приз Цицерона! Я тоже был в числе номинантов, но вам повезло больше.

— ?..

— Я, правда, не понял, почему его вышел получать Андрей Шведов (в то время заведующий отделом бизнеса в газете «Телеграф». — Т.Ф.). Мне кажется, он сам был немного удивлен.

— А за что мы его получили?

— За ваше расследование «О чем молчал Лавент». И формулировка такая запоминающаяся — «за смелость говорить то, что боятся сказать другие».

…Когда мы вернулись в Ригу, Андрей Шведов со смехом рассказал, что в отдел бизнеса позвонила девочка из Союза журналистов и пригласила в Академию наук на церемонию награждения. Он как заведующий отделом и пошел. О том, кого и за что награждают, узнал, только выйдя на сцену. С чем мы и поздравили друг друга.

Увесистая голова древнеримского оратора из темно-зеленого оникса на шлифованном кубе до сих пор стоит у меня на письменном столе.

Гость из Майами

Вскоре после публикации сериала в редакции раздался звонок из Майами. Звонил Эмиль Александрович Лавент, отец Александра. Он исчез из Риги сразу же после ареста сына. Попросил позвать меня к телефону. Сказал, что с интересом прочел материал, но обнаружил в нем неточности. Например, Сашин бизнес начался вовсе не с «Пардаугавы», а с кооператива «Инициатор», который основал он, Эмиль Лавент, что Лесков пришел на все готовое и денег у него не было. И вообще, если бы не его, Лескова, козни и коварство, то судьба банка «Балтия» могла бы сложиться иначе. Мой собеседник стал рассказывать, как он сам начал заниматься бизнесом еще в советское время и уже тогда был состоятельным человеком.

Я предложила встретиться, когда он приедет в Ригу, и сделать интервью — в продолжение опубликованной истории. Эмиль Александрович твердо пообещал приехать летом. И приехал.

Мы проговорили три часа, он не хотел уходить, все вспоминал и вспоминал... О том, как задолго до разрешенных Горбачевым кооперативов в СССР существовали подпольные производственные цеха, где предприимчивые люди зарабатывали вторую зарплату, как многое строилось на дружбе и связях, как он всю жизнь что-то изобретал, а в молодости даже был гонщиком по вертикали.
История Лавента-старшего показалась мне необычайно интересной, она многое проясняла и в судьбе Александра. Из этого разговора мы сделали большое интервью. Решили его публиковать в нескольких номерах. Запустили рекламу по радио, обещая продолжение сериала под новым названием: «О чем рассказал Лавент»…

И вдруг раздается звонок Александра.

— Почему вы мне не сказали, что отец был в редакции? — начал он с места в карьер, как будто мы виделись только вчера, а не много лет назад.

И на повышенных тонах стал мне объяснять, что сейчас не время что-либо публиковать, еще не завершен процесс, любое упоминание его имени может повлиять на судебное решение...

Объясняю, что в тексте нет ни слова о банке и о судебном процессе, там только история семьи, отцовские воспоминания.

— Отец не знает контекста, все, что он там говорит, может мне навредить, текст нельзя публиковать.

Я понимаю, что Валерий, которому мы давали читать материал, видимо, показал его Лавенту. Но продолжаю настаивать. Он тоже. В конце концов он не выдерживает:

— Сколько можно пользоваться моим именем? Я первый раз уступил только благодаря хорошим отношениям с Валерой. А вы на мне Цицерона заработали! И вот опять? Вам что, писать больше не о чем?

Я рассказываю, как родилась идея материала. Как позвонил Эмиль Александрович, как приехал в редакцию, как хотел, чтобы вышла статья...

— Не надо меня убеждать, — стоял на своем Александр, — я категорически против.

— Но мы ничего не можем отменить, реклама уже вышла, — привела я последний аргумент. — На карту поставлена репутация газеты. Если мы снимем публикацию, читатели будут говорить, что на редактора надавили, она испугалась, или на издателя надавили и он снял. Мы все теряем лицо, понимаете?

— Подумайте, как отыграть рекламу назад…

И тут меня осенило.

— Есть только один вариант. Вместо Эмиля Александровича интервью даете вы.

Секунду он помолчал и резко:

— Я вам перезвоню!

Звоню Валерию:

— Вы Лавенту что-нибудь должны?

— Нет, ничего. Но по-человечески не хотелось бы ссориться. Постарайтесь его убедить.

Через полчаса звонок от Эмиля Александровича:

— Татьяна, я привез фотографии и хочу посмотреть готовый текст.

Встречаемся в редакции, рассматриваем большую пачку фотографий, он их комментирует, я записываю. Одновременно пытаюсь понять, был ли у него какой-то разговор с сыном, говорю:

— Саша, наверное, не очень хочет появления этого материала…
Он кивает:

— Да, у него непростая ситуация. Поэтому я и хочу почитать, чтобы ему не навредить.

Смотрю, Эмиль Александрович совершенно спокоен. Ну, думаю, договорились.

Через день звонок. Александр хмурым голосом предлагает встретиться и поработать над отцовским интервью. Я говорю, отец уже читал, да и времени нет, давайте согласуем по телефону.

Он просит сократить два эпизода: про Лескова и про себя — не понравилось, как отец его охарактеризовал. После недолгого спора я все-таки уступаю: текст важнее этих деталей.

Когда все поправили, говорю:

— А теперь, учитывая, что я пошла вам навстречу, хочу поставить условие...

— Что? Условие? — переспросил он. — После того, что вы бесконечно эксплуатируете мое имя, вы решили, что это будет всегда, и вы будете ставить мне условие?

— Хорошо, назовем это просьбой. Когда у вас закончится процесс, вы поможете нам завершить книгу…

— Что значит поможете?

— Ну, встретимся, поговорим, вы что-то дополните, что-то уточните.

— А, отредактировать книгу? Ну, наверное, смогу.

На этом и порешили.

…Банк «Балтия» просуществовал 5 лет. Следствие и суд по нему длились 14 лет. Первый приговор трем фигурантам — главе наблюдательного совета банка Александру Лавенту, президенту Талису Фрейманису и сотруднику Алвису Лидумсу — был вынесен в 2001-м, потом оспорен в Европейском суде, второй — в 2007 году, а вступил в силу в 2009-м. В итоге Лавенту присудили 7 лет и 7 месяцев, Фрейманису 5 лет и 6 месяцев, Лидумса освободили. А процесс ликвидации банка «Балтия» завершился только в марте 2018 года, через 23 года после его закрытия.

Сейчас, оглядываясь на 30-летнюю историю банковской отрасли в Латвии, приходишь к выводу, что еще в 90-е, на примере банка «Балтия», государство отработало модель ликвидации коммерческих банков, которая потом неоднократно использовалась.

В мае 1995 года в Латвии пал Banka Baltija, в декабре 2008-го — Parex banka, в марте 2016-го не стало Trasta kommercbanka, в марте 2018-го — ABLV.
Во всех случаях на счетах рухнувших кредитных учреждений оставались огромные суммы денег, которые растекались по карманам администраторов, уходили в госказну и в меньшей степени возвращались вкладчикам. Во всех случаях в водоворот принятия решений были втянуты главы правительств, политики самого высокого ранга. И каждый раз возникали серьезные подозрения в корыстных интересах должностных лиц. Ликвидация банков по сути стала выгодным бизнесом, на котором выросло целое поколение ушлых юристов, прикрываемых такими же ушлыми политиками.

Татьяна Фаст/«Открытый город».

Фото: архив автора