Планета «Телеграф», или Бросок в Европу. Часть 7

Смерть издателя первой деловой газеты независимой Латвии «Бизнес&Балтия» Владимира Гурова мистическим образом совпала с началом конца независимой русской прессы Латвии. Хотя, конечно, основной причиной этому стал мощный финансовый кризис 2008 года, ударивший по латвийским банкам и экономике в целом.

2008 год начался для нас с трагического события. Утром 4 января Латвийское радио сообщило, что ночью в опору моста врезался водитель, который скончался до прибытия «скорой помощи». К обеду мне позвонили сразу несколько журналистов и сообщили, что погибшим оказался издатель газеты «Бизнес&Балтия» Владимир Гуров.

Накануне вечером на стареньком джипе сына он возвращался из Даугавпилса в Ригу, где читал лекцию в университете, но почему-то не поехал домой, а всю ночь колесил по городу. В 4 утра машина ехала по совершенно пустой улице Краста и неожиданно врезалась в опору строящегося Южного моста. Позже следствие сообщило, что зафиксированная скорость была небольшой — 75–80 км/ч, алкоголя в крови водителя не обнаружено, тем не менее автомобиль разбился вдребезги, а узнать погибшего было невозможно.

Среди обломков машины нашли водительские права на имя Владимира Гурова и вызвали семью на опознание. Причины случившегося еще долго муссировались в латвийских СМИ, обсуждалась даже версия самоубийства. Но официальное заключение гласило, что произошел несчастный случай и водитель, видимо, заснул за рулем.

Так закончилась эпоха «Бизнес&Балтии», газеты, которую с полным основанием можно назвать первопроходцем новой журналистики независимой Латвии. История Владимира Гурова и его детища еще ждет своего описания. Созданная им газета «Бизнес и Балтия» показала новый путь не политизированной, не ангажированной, независимой латвийской деловой газеты. Это, конечно, совпадение, и выглядит мистически, но после смерти ее издателя начался закат русской прессы Латвии. Хотя, конечно, главным событием 2008 года стал мощнейший финансовый кризис, который впрямую повлиял на газетный рынок.

Несостоявшийся альянс

Однажды майским утром 2008 года издатель «Телеграфа» Валерий Белоконь пригласил нас с Владимиром Вигманом к себе в кабинет и вручил письмо — с просьбой опубликовать его в завтрашнем номере газеты. Письмо было предназначено читателям и подписчикам двух изданий — «Телеграфа» и «Часа».

Взяв бумагу в руки, мы стали читать.

«Дорогие друзья! Нами принято решение на базе всего лучшего, что удалось сделать газетам «Час» и «Телеграф», создать единую газету. Сложив вместе: профессионализм лучших журналистов, редакторов и самых популярных газетных авторов; рекламные потоки, маркетинговые и производственные ресурсы; объединив финансовые вложения». Авторы письма просили не беспокоиться подписчиков и рекламодателей, обещали сохранить все свои обязательства и предлагали читателям поделиться своим мнением по поводу нового проекта, назвать любимых авторов, рубрики, приложения и т.д. Письмо заканчивалось словами: «впереди у нас много нового и интересного». В конце стояли подписи издателей: Валерий Белоконь и Алексей Шейнин.

Валерий выжидательно смотрел на нас: что скажете? Я не удержалась: «Если бы вы поручили написать это письмо нам, оно хотя бы было более грамотным».

Не знаю, какой реакции он от нас ждал, но об идее объединения мы знали задолго до этого. Знали, что ее инициатором был Алексей Шейнин, даже знали, при каких обстоятельствах происходили переговоры двух издателей. Разве можно что-то утаить в журналистской среде? Пару месяцев за нашей спиной о грядущем объединении шушукались журналисты. Более того, над новым проектом работали две команды — «Часа» и «Телеграфа», которые готовили пилотный выпуск объединенной газеты. Мы знали, кто был редактором пилота с нашей стороны, кто от «Часа». Более того, мы понимали, что с русским газетным рынком надо что-то делать, дробить его на 7 изданий абсолютно нерентабельно. И необходимость объединения журналистов, читателей, рекламных денег была очевидной.

Вопрос был в одном — на какой основе объединяться?

С самого рождения «Телеграфа» мы делали ставку на интеграцию, на сглаживание противоречий между русскими и латышами, на общие для всех экономические проблемы, качественное образование и т.д. Мы были уверены, что вступление Латвии в Евросоюз, возможность поездить по миру, в котором ценится человеческая жизнь, права личности, будут менять наших людей, а желание вернуться в Советский Союз будет угасать.

Однако все оказалось не так просто. Половина Латвии по-прежнему сидела на останкинской игле, а российская пропаганда промывала людям мозги. Да если бы только она! Латвийские власти ей изо всех сил помогали. Даже трудно сказать, кто сделал больше для радикализации русских в Латвии. Школьная реформа с неподготовленным переходом на латышский язык, страсти вокруг советских памятников, барьеры для неграждан, которым так и не позволили голосовать даже на местных выборах, «красные линии» для главной прорусской партии «Согласие» — эти темы не сходили с повестки дня. И как бы мы ни призывали своих читателей не поддаваться эмоциям, получать гражданство, активнее участвовать в политической жизни, обида росла, ширилась, передавалась детям и внукам…

«Час» поначалу занимал позицию, схожую с «Телеграфом». Но с годами сильно изменился. К тому же перед этим он поглотил газету «Панорама Латвии», которую издавала лидер Русской партии Латвии Татьяна Жданок. Получив 7 тысяч подписчиков «Панорамы», а это неграждане и пенсионеры, патриотично настроенные по отношению к России, «Час» стал заложником определенного мировоззрения.

Думаю, Шейнин, как расчетливый коммерсант, просто пошел в ту нишу, где находилась большая часть русскоязычных потребителей информации. «Телеграф» же всегда претендовал на некую европейскость, мы были ближе к бизнесу, западным ценностям. Как можно было впрячь в одну упряжку коня и трепетную лань? К тому же в ситуации с «Панорамой», которая отдавала концы, Алексей выглядел спасителем. В нашем же случае спасителем двух газет предстояло выступить банкиру Валерию Белоконю.

Все это мы и сказали в то утро Валерию, прочитав письмо. Кажется, он ожидал худшего и вздохнул с облегчением. После чего рассказал, что они с Лешей договорились объявить новость в редакциях одновременно. Шейнин настаивал, что сделать это надо в последний момент, вечером, перед самой сдачей номера в печать. Видимо, опасался, что этому могут помешать. Валерия, похоже, это совсем не беспокоило, наоборот, он посчитал неудобным держать нас до последней минуты в неведении, поэтому предупредил с утра. Чем лишний раз заставил убедиться в своей порядочности.

Он рассказал, что речь идет о новом предприятии, где доли будут распределены 50 на 50. И тут же признался, что не думает, что Леша такую пропорцию «потянет».

После возвращения в редакцию я собрала коллектив и сделала официальное заявление. В «Часе» об этом узнали от наших. Весь день не было отбоя от звонков. Совместное заявление Белоконя и Шейнина обсуждали в кулуарах Сейма, в зарубежных посольствах, в бизнес-компаниях... Нас спрашивали, каким будет содержание новой газеты и кто в этом альянсе будет главным. Всю неделю интернет кипел предположениями. Большинство сходилось на том, что «Телеграф» поглотит «Час». И дело было не в потенциале редакций, а в возможностях издателей.

После публикации заявлений мы несколько раз встречались с Белоконем. По всему чувствовалось, что его все еще гложут сомнения. Валерий рассказал нам о спорных моментах с Лешей — они никак не могли договориться по фигуре главного редактора: Белоконь настаивал на мне, а Шейнин был категорически против; по содержанию, начиная с отношения к Евросоюзу, заканчивая школьной реформой; а главное, как потом выяснилось, — по контролю за рекламным потоком: Шейнин почему-то настаивал, что это должен делать он, хотя главным инвестором проекта оставался Белоконь.

В конце концов Валерий попросил нас встретиться с Алексеем. Думаю, он хотел еще раз проверить себя, правильно ли поступает.

Мы встретились. Проговорили два часа. О цене, о формате газеты, о молодых кадрах, о новой редакторской системе News Up, которую мы внедрили. Не поругались. После этого к нам пришел главный компьютерный бог издательства Petit Юрий Иванов, чтобы познакомиться с системой. Потом еще пару раз приходили его сотрудники.

Через какое-то время стало ясно, что процесс завис. Кто его затормозил, почему? Мы не знали. Я попросила наших компьютерщиков притормозить визиты гостей, пока издатели не договорятся.

Прошел еще месяц. Валерий молчал, Леша тоже. Наконец позвонил Валерий и сказал, чтобы мы не волновались, он дал Леше время подумать, и, если тот собирается объединяться, пусть приходит.

Спустя еще месяц нас попросили написать новое обращение к читателям.

«Подписчикам и читателям газет «Телеграф» и «Час»

Уважаемые друзья!

Объявив 22 мая о намерении создать на базе «Телеграфа» и «Часа» единую газету, мы обратились к вам с просьбой высказать свои соображения и пожелания по поводу будущего такой газеты. Параллельно мы провели и опрос своих читательских аудиторий. Его результат таков: 67% респондентов категорически против объединения наших газет в одно издание, eще 16% скорее против, чем за. Читатели «Телеграфа» выступают за свой формат и содержание газеты, читатели «Часа» — за свой. Не нашел однозначной поддержки проект объединения и у рекламодателей.

В связи с этим считаем дальнейшую работу по объединению наших газет нецелесообразной и извещаем наших подписчиков, читателей, рекламодателей и партнеров, что газеты «Телеграф» и «Час» и в дальнейшем будут выходить каждая отдельно. Подписи под обращением стояли все те же: издатели Валерий Белоконь и Алексей Шейнин».

Между тем кризисный финансовый год только набирал обороты.

В России, как рвота после плохой водки, поднимается страх

В разгар переговоров и тревог за судьбу газеты меня пригласили на Международный экономический форум в Польшу поучаствовать в дискуссии о свободе слова. В России уже вовсю расправлялись с неугодными СМИ, увольняли редакторов, и поляки тревожились за постсоветское медийное пространство.

В Латвии такой проблемы не стояло. Наоборот, за год до этого организация «Репортеры без границ» в своем исследовании «Индекс свободы прессы» назвала нашу страну самой свободной в этом смысле на постсоветском пространстве.

В Латвии была другая беда — раскол общества на два разных информационных пространства. Чтобы понравиться своему читателю, большинство русских и латышских СМИ эксплуатировали самые чувствительные темы: национальные, этнические, исторические, играли на страхах и эмоциях людей. Да и в целом латвийская журналистика переживала кризис.

Уходило время поиска смыслов и содержательной информации. Интернет менял прежние установки. Главным стал броский заголовок, шок, клип… Даже если они противоречили сути самого события. Чтобы привлечь внимание читателя к тексту, допускались любые приемы, вплоть до ложных посылов и искажения фактов… Редакторов интернет-ресурсов не смущало, что заголовок может полностью противоречить сути текста. Главное — чтобы читатель его кликнул. Так рождалась индустрия фейков, результаты которой мы пожинаем сегодня в виде искаженного сознания массы людей. Думаю, анализом этих глобальных перемен еще предстоит заняться медийным аналитикам и социологам. Но начало процесса мы наблюдали своими глазами и, как могли, ему сопротивлялись.

Со всеми этими мыслями я отправилась в небольшой городок Крыница-Здруй на юге Польши. Стоял золотой сентябрь. В Крыницу съехалось около двух тысяч участников форума: известные политики, банкиры, главы крупнейших корпораций, ученые, журналисты. Поляки пытались создать общеевропейский мозговой центр, который анализировал кризисные ситуации, давал оценки, вырабатывал общие подходы. Форум освещали ведущие мировые медиа — Bloomberg, AFP, Euronews, Reuters, The Wall Street Journal, Die Welt, Financial Times.

В тот год на форуме обсуждались пути выхода из мирового финансового кризиса и судьба независимых СМИ. В отдельную панель была вынесена дискуссия «Cвобода слова на постсоветском пространстве». На ней выступали мэтры российской журналистики: Евгений Киселев, руководивший газетой «Московские новости», Виктор Лошак, возглавлявший журнал «Огонек», писатель Виктор Ерофеев. Было понятно, что поляки сильно обеспокоены происходящим в России. Помню, как всех шокировал афористичный Ерофеев, когда произнес: «В России очень быстро, как рвота после плохой водки, поднимается страх». Я его фразу даже вынесла в заголовок своей статьи в «Телеграфе».

И еще одну вещь тогда сказал Ерофеев, которая сегодня выглядит пророческой. «Верховная власть России, «крыша» России фактически теперь принадлежит ФСБ. Она становится все более влиятельной организацией и лезет всюду. А это люди имперского сознания. Которые даже не осознают себя империалистами, но на самом деле таковыми являются. И вот эта игра с империалистической попыткой, на мой взгляд, очень опасна. Мне кажется, что Путин слишком часто их поощряет».

Ерофееву вторил Евгений Киселев, хлебнувший незадолго до этого «свободы слова» во время разгона телекомпании НТВ. «Я последовательно работал на разных телевизионных каналах, которые либо закрывались при самом деятельном участии государства, либо изменились до неузнаваемости. Могу сказать, что за всеми общефедеральными телеканалами, да и за основными радиостанциями, установлен негласный, но эффективный контроль государства».

«В России власть считает газ, нефть и телеэфир своими, а потому распоряжается ими по собственному усмотрению, — добавил Виктор Лошак. И заключил: — Мне кажется, мы не должны питать большие надежды по поводу свободы прессы в России. Потому что уж слишком прочная связь образовалась в треугольнике «Кремль-спецслужбы-церковь».

Из стран Балтии я была единственным докладчиком. На фоне российских коллег мое выступление выглядело скромнее. Но мне было важно донести свою боль. «Свободу слова в Латвии ограничивает… рынок, — сказала я. — Все СМИ живут доходами с этого рынка и поэтому подстраиваются под «заказ потребителя». А он связан с тем, что общество разделено на два лагеря и слишком радикализировано. Этим пользуются политики, которые перед каждыми выборами разжигают страсти. А издания, которые их обслуживают, набирают тиражи. Все это может привести к опасным последствиям», — предрекала я в 2008 году.

С тех пор прошло 13 лет. Раскол в латвийском обществе стал еще глубже и опаснее. А в исследовании «Индекс свободы прессы» за 2022 год Латвия стоит на 22-м месте.

 

 

Трудное решение

Кризис 2008 года обрушил в Латвии рынок недвижимости и разорил один из крупнейших латвийских банков — Parex. И то, и другое, впрямую или косвенно, затронуло почти все население страны, вытолкнуло в эмиграцию еще одну волну должников по кредитам и сделало беднее всех оставшихся.

Белоконь не делился с нами своими проблемами в бизнесе, но было понятно, что ему все труднее финансировать газету. И хотя он не один год говорил о возможной продаже «Телеграфа», в 2008 году стало очевидно, что теория большого информационного взрыва не удалась, а без дотаций газета не проживет.

Тем не менее расставание с газетой было для Белоконя очень болезненным решением. Не хотел он нас продавать, ох, как не хотел. И все же к теме ее продажи Белоконь стал привлекать нас с Вигманом все чаще. В конце концов мы сами стали искать инвестора для «Телеграфа».

Среди тех, с кем мы обсуждали эту тему, был известный предприниматель Олег Степанов, глава LSF Holding, который к 2008 году находился в состоянии беспощадной войны со своим бывшим партнером и мэром Вентспилса Айваром Лембергсом. Валерий, когда услышал от нас фамилию Степанов, поначалу был настроен категорически: только не он! Мы и сами понимали, что человек, много лет воюющий с бизнес-партнером, в издатели не годится. Но когда в одно невеселое утро Белоконь объявил: все, закрываю «Телеграф», я не нашла никого другого, кроме Степанова, кому я могла позвонить и сказать: купите нас! Как ни странно, он довольно быстро заявил, что согласен обсудить это с Белоконем.

Маслопуп Степанов

С Олегом Степановым мы познакомились в середине 90-х годов, когда вместе с Владимиром Вигманом делали телепрограмму «Без свидетелей» на студии IGE. Это были интервью с первопроходцами латвийского бизнеса, которых тогда мало кто знал. Они не любили светиться перед камерами, на разговоры с журналистами шли неохотно. Еще неохотнее говорили про свои первые миллионы. Но именно они были двигателями нового общества, а их биографии порой представляли из себя настоящие детективы.

Любопытно, что каждая такая встреча оказывалась для нас своеобразным пропуском к следующей. Например, интервью с российским бизнесменом, живущим тогда в Австрии, Григорием Лучанским открыло нам двери сразу в несколько кабинетов: только что назначенного премьер-министра Латвии Андриса Шкеле, мэра Вентспилса Айвара Лембергса и директора Вентспилсского торгового порта Олега Степанова.

Помню, я позвонила в Вентспилсский торговый порт по найденному в справочнике общедоступному телефону и, представившись журналистом телеканала IGE, попросила соединить меня с директором. Через минуту я уже рассказывала Степанову о нашей программе и ее героях, а через 5 минут он пригласил нас приехать в Вентспилс.

Это сейчас Вентспилс выглядит тихим курортным городком у моря, а в 90-е там вовсю кипела производственная жизнь, грохотали железнодорожные составы, разгружались суда, красный налет калийной пыли лежал на всех подоконниках… Пробираясь к месту встречи через эти промышленные джунгли, мы вдруг очутились в роскошном офисе. Мраморные лестницы, диваны из кожи мозамбикских слонов, массивные венецианские люстры, аквариумы в нишах… Это был только что отстроенный бизнес-центр Вентспилсского торгового порта.

Нашему оператору Алвису Менготсу там было что снимать. Да и разговор получился интересный. Степанов рисовал грандиозные картины развития порта, модернизации причалов, подкрепляя это картами и таблицами, которые двигались вокруг нас как живые картины. После обнаружения следов мозамбикских слонов в портовом офисе все эти планы казались вполне достижимыми.

На мой наивный вопрос, почему газета «Диена» неизменно называет представителей транзитного бизнеса «вентспилсской мафией», Олег пояснил, что они не мафия, просто в Вентспилсе есть свой бизнес-клуб с постоянными членами, который регулярно собирается на деловые встречи и обсуждает планы развития.

В тот раз он много рассказывал о себе. Мы узнали, что родом он из-под Одессы, где окончил мореходку, в шутку называл себя маслопупом. Потом учился в Одесском институте инженеров морского флота и получил распределение в Вентспилс. В 24 года стал заместителем директора Вентспилсского торгового порта, а на волне перестроечных перемен занял кресло его директора. Умный, обаятельный, с быстрыми реакциями, он умел расположить к себе и чем-то напоминал уехавшего в Америку актера Родиона Нахапетова.

Через пару лет мы с Вигманом снова увидели Степанова на праздновании 100-летия Вентспилсского порта, куда нас пригласил мэр Вентспилса Айвар Лембергс.
  Торжество было организовано с большим размахом. На портовой поляне собрались послы крупных держав, полный пакет латвийских министров, несколько зарубежных нефтяных королей с королевами, известные артисты, журналисты. Акулы вентспилсского транзита к тому времени еще не стали героями фотохроники, не научились менять маску лица с утренней на вечернюю и улыбаться в камеру. Выглядели они очень важными и серьезными.

В отличие от них Олег в смокинге и бабочке был эталоном элегантности и гостеприимства. Вместе с женой Викторией они развлекали гостей разговорами, знакомили друг с другом, переходили от одной компании к другой...

Помню, во время праздничного концерта группа немецких бизнесменов долго потешалась над певцом, похожим на знаменитого Аль Бано, пока им не сказали, что это он и есть. Все вместе аплодировали зажигательному Жванецкому, который умудрялся выступать, выпивать и закусывать одновременно. Знаменитый сатирик, как и Олег Степанов, окончил Одесский институт инженеров морского транспорта, из-за чего все выпускники вуза считали его своим другом. В отличие от них Михал Михалыч называл друзьями только тех, кто щедро оплачивал его концерты. В тот год таким другом был директор Вентспилсского порта Олег Степанов.

10 лет спустя, когда мы брали у Олега второе интервью, уже для газеты «Телеграф», он вспомнил нашу первую встречу и рассказал, что тогда сложилась непростая для портовиков ситуация, ими занялась прокуратура, и он даже перенес инсульт на ногах, правда, узнал об этом гораздо позже.

В 2005 году в Вентспилсе снова возникла непростая ситуация, на сей раз в связи с конфликтом Степанова и Лембергса. Степанов ушел из директоров Вентспилсского порта, переехал в Ригу, но снова, как и в первый раз, набрав телефон его офиса и предложив встретиться для интервью, я тут же получила согласие и приглашение прийти на Домскую площадь, Паласта, 1.

Тогда все латвийские газеты писали о возможной продаже россиянам крупнейшего транзитного предприятия «Вентспилс нафта». Степанов был один из его основных акционеров. Мы решили получить информацию из первых рук.

Продолжение следует.

Татьяна Фаст, Открытый город