Берлин-Рига: маршруты «Великого Гопника»

В смарт-клубе «Открытого города» прошла презентация нового романа Виктора Ерофеева «Великий гопник. Записки о живой и мертвой России». Книга только что вышла в Берлине в издательстве Vento Book Publisher и уже стала европейской сенсацией.

В Риге новинку представлял сам автор – известный писатель, публицист, кандидат филологических наук Виктор Ерофеев. Он -- автор двух десятков книг, которые с полным основанием можно назвать провокационными: «Русская красавица», «Энциклопедия русской души», «Жизнь с идиотом», «Хороший Сталин»… А в далеком 1978-м -- организатор скандального самиздатовского альманаха «Метрополь» с участием Высоцкого, Аксенова, Искандера… Много лет Виктора потом преследовало КГБ, а его отец, видный советский дипломат, лишился работы.

Новое произведение Ерофеева «Великий Гопник», наверняка, тоже вызовет неоднозначную реакцию. С одной стороны, это биографический роман, где писатель описывает разные этапы своей жизни, с другой – документальное повествование, в котором действуют реальные персонажи Сталин, Пригожин, Лукашенко, Зеленский, ну, и Великий Гопник, за которым легко угадывается Путин. Есть в романе и выдуманные герои, и писательские видения, и апокалиптический финал, когда Великий Гопник уничтожает западный мир. Сам Ерофеев назвал свое произведение «комедией ужасов».

На встрече в Риге Виктор прочитал кусочек из романа, который связан с реальной историей, когда голландское издательство перепутало двух Ерофеевых – Виктора и его однофамильца Венечку, автора повести «Москва-Петушки». Вот этот отрывок.
 

Ерофеев против Ерофеева

"Боб был своим человеком в Москве, и когда он - голландский консул, друг богемы - позвал на ужин, я с легкостью согласился. В начале 1980-х годов Голландия представляла в СССР интересы Израиля; молодой, улыбчивый Боб помогал людям эмигрировать. До Москвы он работал в Индонезии; квартира у него имела экзотический, нереальный для строгой советской столицы вид: плетеные кресла-качалки, маски, статуэтки тропических богов, ковры и коврики расцветки «Закат на экваторе».

На ужин собрались консулы разных западных стран. Горели свечи. Стоял дух европейской дипломатии: торжественный и непринужденный. Никого из русских, помимо меня, не было. Это меня удивило, но после двух порций джина с тоником удивление размякло, после третьей - исчезло. Консулы засыпали меня бесчисленными вопросами. Горничные из органов УПДК разливали французское вино и обращались ко всем «господин», делая для меня выразительное исключение. «В тюрьму тебя, а не за столом сидеть!», - говорило это исключение, но я слишком увлекся беседой, чтобы его расслышать.

Я сидел во главе большого стола, ел, много пил и говорил без умолку. Всеобщее внимание ко мне я расценил как дань уважения консулов к «интересному собеседнику». Я раскраснелся, даже немного вспотел. Я внушал консулам и их не по-московски загорелым супругам, что русский язык богат, а русский народ нищ и что благодаря и вопреки всему этому я никуда отсюда не уеду, ибо каждый настоящий русский писатель должен пройти через свой эшафот, чтобы найти свой голос. Я не заметил, как горничные убрали грязные тарелки и разлили шампанское. Наступила какая-то особо торжественная пауза.

-- Сейчас будет тост, - заявил Боб и с заговорщицким лицом быстро вышел из-за стола. «Куда это он?» - проводил я его глазами. Консулы улыбались мне дружелюбно, их супруги - сочувственно. Моя жена сидела, потупившись. «Приревновала. Вот только к кому? Ко всем сразу», - решил я.

Боб возник на пороге. В руках у него была книга. Молодой, улыбчивый, он решительно двинулся в мою сторону. По мере того, как Боб приближался, я испытал страстное желание провалиться сквозь землю. Собственно, это и был мой эшафот, только не было времени догадаться. Я привстал, неловко отодвинул стул и сделал несколько шагов в сторону Боба. Консулы и тропические боги с неотрывным вниманием смотрели на меня. В руках у Боба была только что изданная в Амстердаме по-голландски книга «Москва - Петушки».

«Боже! - промелькнуло у меня в голове. - Что они подумают! Не того накормили!»

-- Боб, - сказал я сдавленно, полушепотом, пытаясь затормозить свой позор. - Боб, это не моя книга.

Боб остановился в полуметре от меня и посмотрел в побагровевшее лицо своего русского гостя со священным ужасом. Возможно, он думал, что его сведения о русских еще недостаточны, чтобы понимать их во всех щекотливых положениях. Кто знает, может быть, русские настолько застенчивы и деликатны, при всей своей показной грубости, что такие простые церемонии, как передача книги из рук в руки, вызывает у них такое вот сплетение судорог, которое он видел сейчас на моем лице?

-- Это не моя книга...

-- Чья же она? - спросил Боб недоверчиво и тихо, как доктор.

-- Другого Ерофеева, - ответил я.

Я видел, как Боб все больше из консула превращается в доктора, наблюдающего за тем, как у пациента на его глазах едет крыша.

-- А это кто? - спросил он меня очень ласково.

Он повернул книгу и показал на задней обложке фотографию автора. Я всмотрелся в фотографию. Это была моя фотография.

-- Это - я, - пробормотал я совершенно подавленно.

-- Значит, есть повод для моего тоста, - по-прежнему ласково сказал Боб, отчаянно посмотрев в сторону западных консулов, ища поддержку. Те с бокалами шампанского стали торжественно подниматься со своих мест.

-- Подождите! - крикнул я консулам. Консулы сели. - Это - я, - повторил я Бобу, желая объясниться, хотя еще не зная как. - Но эта фотография не имеет никакого значения. У него другое имя.

-- Имя? - с подозрением спросил Боб. - Какое имя?

-- Венедикт, - вымолвил я.

Боб развернул книгу передней обложкой. Наверху было написано: Виктор Ерофеев.

Мне нечем было крыть. В руке у Боба возник бокал шампанского.

-- Давайте выпьем... - начал он.

-- Постой! - сказал я. - Я не буду пить. Это не моя книга.

Боб, кажется, стал терять терпение. Он вновь повернул книгу задней обложкой.

-- Ты родился в 1947 году?

-- Да.

-- Ты участвовал в альманахе «Метрополь»?

-- Ну.

-- И ты хочешь сказать, что это - не ты?

-- Нет, это, конечно, я, - терпеливо сказал я, истекая потом, - но я не писал эту книгу.

-- Выходит дело, голландские издатели... - он замолк, не понимая, что дальше сказать.

-- Да-да, - я отчаянно закивал головой.

Боб внимательно вглядывался в меня. Прошло с полминуты. Наконец, на его лице вдруг засветился какой-то проблеск надежды. Она разрасталась. Вдруг все лицо осветилось огнем понимания. Боб отставил шампанское и схватился рукой за голову. Теперь уже мне почудилось, что он сходит у меня на глазах с ума.

-- Как же я сразу не догадался! - воскликнул он с облегчением и посмотрел на консулов. Потом перевел взгляд на меня и подмигнул мне с такой силой, с какой в советских фильмах о западной жизни проститутки подмигивают потенциальным клиентам. Он обвел пальцем потолок, люстру, стены. Я пристально следил за его пальцем, но ничего не понимал.

-- Ну, какой же я дурак! - возвестил Боб и еще раз подмигнул мне страшным и жутко интимным образом. - Ну, конечно, это не ты написал эту книгу!

-- Конечно, не я, - машинально повторил я.

Вдруг меня осенило: Боб решил, что я испугался подслушивающих устройств, скрытых в люстре и под штукатуркой, в ножках кресел и в телах тропических богов, и потому я малодушно отказываюсь от своей книги.

-- Но все равно! - ликовал Боб, найдя разгадку. - Все равно, давайте выпьем за автора этой книги.

-- Хорошо, - согласился я. - За Ерофеева!

-- Да, - подхватил Боб. - Выпьем за Ерофеева!

Консулы потянулись ко мне, и мы все с облегчением выпили.

-- А теперь, - сказал Боб, - возьми эту книгу и передай тому, другому, - Он в третий раз чудовищным образом подмигнул, не веря в существование этой фикции, - Ерофееву.

Я взял на секунду книгу в руки. Я живо представил себе, как я прихожу к незнакомому Ерофееву в гости, вручаю книгу: «Вот, - говорю я ему. - Голландцы издали твои «Петушки», но как-то так получилось, что на обложку они присобачили мою фотографию и мою биографию, а также имя Виктор». В ответ я уже слышал матерные проклятия Ерофеева.

-- Нет, - сказал я. - Не возьму. Сами отдайте!

Некоторые консулы успокаивающе похлопывали меня по плечу.

-- Ничего, обойдется, - утешали меня консулы.

Горничные принесли кофе. Вместо кофе, мы с женой стали откланиваться. Консулы и тропические боги смотрели нам вслед, на наше паническое бегство, на мой литературный Ватерлоо и еще, наверное, долгое время обсуждали: - Вы представляете себе? Ерофеев не только отказался признать свое авторство! Он даже побоялся взять книгу в руки!... Как тяжела участь русского писателя при тоталитаризме!"

Подготовила Татьяна Фаст